FRONTPAGE


АНАЛИТИКА
СТАТЬИ
МАТЕРИАЛЫ
ОБЗОРЫ


КИТАЙ
ЯПОНИЯ

КОРЕЯ

ТАЙВАНЬ

ИНДИЯ
ВЬЕТНАМ
АВСТРАЛИЯ
ИНДОНЕЗИЯ
  НОВАЯ 
ЗЕЛАНДИЯ
ФИЛИППИНЫ

интересныеновости из АТР

восточныйгороскоп

ВОСТОЧНАЯПОЭЗИЯ
ФЭНШУЙ

АРХИВ

GUESTBOOK

ФОРУМ

НАПИСАТЬ

АВТОРАМ
ПАРТНЕРАМ

НАШИ ССЫЛКИ

РОССИЙСКИЙВОСТОК
СТРАНЫАТР

 

 

 

 

 
 
 
 
 
 

 


САХАЛИН - Третья Корея

Драма сахалинских корейцев - одна из многих, развернувшихся в годы Второй мировой. Но конца ей не видно 

Восьмого марта вдруг поднялся страшный буран - руки вытянутой не видать. И самолет, который должен был доставить очередную партию корейцев-репатриантов из Южно-Сахалинска в Сеул, не смог взлететь. Отложили рейс до 15 марта. Что ж, ждали 57 лет, подождут еще недельку. Женщины плакали. Если бы рейс не задержался, они бы тоже плакали. Они плачут с той минуты, как решились уезжать. Это не слезы радости - ведь они прощаются с детьми и внуками. И скорее всего, навсегда.

Во время Второй мировой войны японцы вывезли несколько десятков тысяч корейских крестьян с юга Кореи на Сахалин (по-японски Карафуто). Корея, как и Южный Сахалин, входила в то время в состав Японии. Имперская военная машина нуждалась в чугуне и стали, а значит, и в сахалинском угле. В первые годы войны корейцев на шахты набирали "добровольно". По селам ездили вербовщики и сулили местной бедноте золотые горы за год-два работы на Карафуто. Кто-то верил, но большинство подписывало контракт просто из страха оказаться в списках неблагонадежных, за которыми местные власти, выслуживаясь перед японскими хозяевами, устанавливали усиленный полицейский надзор. Завербованные, как правило, всячески старались увильнуть от отправки, поэтому к 43-му году японцы отказались от такой относительной "добровольности" и стали попросту сгонять корейских парней на пароходы, отправляющиеся на Карафуто.

Ким Чу Дин оказался на Сахалине в 19 лет. Мы успели поговорить с ним до отлета. Впрочем, русским он владеет плохо. Понимать вопросы - понимает, хотя и с трудом, а отвечает в основном через переводчика. Прожив на Сахалине 57 лет, он так и не выучил язык и не принял российского гражданства. Воспоминания о пережитом из него приходится вытягивать клещами. У нас человека, пережившего столько, сколько он, хлебом не корми, дай выговориться, излить душу. С корейцами же я намучилась. "Как вас привезли на Сахалин?" - "Согнали и повели". - "Вы на побережье жили?" - "Нет. Пешком до моря шли". - "Кормили по дороге?" - "Немножко. А то бы мы умерли". Из одной только его деревни забрали 46 парней, не дав им ни собраться, ни толком проститься с родными. Больше суток гнали практически без отдыха, кормили соей, рис первый раз увидели на Сахалине. Плыли 12 суток. Один сахалинский старик-кореец в 93-м, впервые после депортации слетав в Корею, вспоминал, что несказанно был удивлен: пятьдесят лет думал, что родина где-то далеко-далеко, а оказывается - всего три часа на самолете!

Под японцами

Каторга - не каторга, но и не воля. Шахтеры жили в бараках по нескольку десятков человек в комнате (Ким Чу Дин пытался выговорить "общежитие", но так и не справился с трудным словом). Новичков сразу под землю не отправляли: давали освоиться наверху. Работа считалась оплачиваемой: из "зарплаты" вычитали за жилье, спецодежду, еду и штрафы. И еще полагалось еженедельно часа по два-три отработать бесплатно на Великую Японию. Но Ким Чу Дин вообще не помнит, чтобы кому-то давали деньги: наверное, все уходило на штрафы. По шахтерскому поселку в нерабочее время перемещаться можно было свободно, но покидать его не дозволялось. Кроме штрафов, применялись телесные наказания. К примеру, отпросишься по болезни у мастера, а потом в барак обязательно заявятся проверяющие, и если сочтут, что ты не так болен, чтобы не работать, - будешь бит палками. На завтрак наваливали миску соево-рисовой каши и сразу выдавали "тормозок" - шахтерский обед. Молодые ребята иногда съедали этот обед вместе с завтраком. Если вахтер на проходной обнаруживал такой непорядок, тоже били. Когда Ким Чу Дина удалось-таки раскрутить на воспоминания, он сказал: "Я думаю, в российских СИЗО так не мучали, как нас японцы". Но это он хватил, конечно.

Конечно, японские рабочие у себя в Японии жили примерно так же, но на сахалинских шахтах японцы были только начальниками. Корейцы в большинстве были холостыми, но случались и женатые: угоняли, невзирая на семейные обстоятельства. В начале 90-х в Корею прилетел один старик, и в аэропорту его встречала жена, с которой он не виделся 45 лет. К некоторым "женатикам", правда, через полгода-год приезжали жены с детьми. Таким было легче, и не только потому, что рядом родные. Статус женатого человека и у японцев, и у корейцев очень высок. Женатые селились в своих домиках, заводили огород, хозяйство. Корейские дети ходили в школу вместе с японскими, где им давали японские имена, учили только по-японски. 

Но бывало, только жена с детьми разыщет на Карафуто мужа, а его угоняют в другое место. Один из наших собеседников, человек лет шестидесяти, рассказал, что мать привезла его на Сахалин трехлетним ребенком. Они не успели и двух недель пробыть с отцом, как того угнали в Японию, на какой-то завод. А они с матерью так и застряли на Сахалине- не было денег выбраться. И только в 88-м году - мать еще жива была - из специальной передачи по южнокорейскому радио он узнал, что отец жив и все еще не теряет надежду найти семью.

Резня в Мидзухо

В 45-м пришла Красная Армия. Когда она высадилась на острове и начала продвигаться вглубь, японцы учинили несколько корейских погромов. Самый известный случился в деревне Мидзухо, где местные крестьяне-японцы зарубили крестьян-корейцев, всего 27 человек, в том числе женщин с малыми детьми. Погромами нашу страну не удивишь. Однако, когда читаешь документы о Мидзухо (расследование вело НКВД), поражает ледяная бесстрастность всех участников событий. Собственно, случившееся даже погромом назвать трудно. Ведь погром - это озверевшая толпа, вспоротые перины, массовые изнасилования. Здесь, насколько можно судить по показаниям участников и свидетелей, происходило методичное и спокойное исполнение работы. "После убийства корейцев мы все пришли в дом Куриямы Китидзаемон, где покушали и отдыхали до вечера. Когда мы вернулись в дом Куриямы, последний поблагодарил нас за то, что мы убили корейцев, и угостил обедом, а также угостил спиртом. Вечером все участники убийства, и я в том числе, убрали трупы убитых нами корейцев и закопали их. После погребения трупов мы все вернулись в дом Куриямы и поужинали". А вот показания дочери этого самого Куриямы Китидзаемон: "Я слышала разговор между японцем Киосукэ Дайсукэ (один из главных инициаторов и участников резни. - "Итоги") и моим отцом в присутствии матери. Киосукэ Дайсукэ говорил: "Вот убили корейцев, а лучше было бы, если бы не убивали. Ошиблись". Отец мой сказал: "Да, убили корейцев без причины". 

Еще из показаний обвиняемых: "22 августа 1945 года в сарае японца Конбэ были убиты все проживавшие там корейцы, однако похоронить их нам тогда не удалось. 25 или 26 августа, когда мы вернулись в Мидзухо, ко мне зашел Митинака Тадао и предложил мне пойти захоронить трупы корейцев. Придя на место, мы обнаружили корейца в возрасте примерно 30 лет полуживым. Митинако Тадао ударом топора по голове убил его. Здесь же и захоронили убитого. ... Мы вошли в дом Конбэ, где застали еле-еле дышавшую женщину кореянку, положили ее на циновку и понесли в заросли кустарника, за сарай, выкопали на склоне маленькой горки яму. Перед захоронением указанную женщину Касивабара Дзюнси ударил железной лопатой по голове и убил ее. После чего труп закопали". Еще показание: "С актами судебно-медицинского исследования трупов я знаком, однако не могу признать за собой вину в том, что убийства, совершенные нами, носили характер зверств. Убивая корейцев, мы не ставили своей целью причинить им какие-либо мучения. Убийства в основном совершены саблями, вы сами понимаете, что с одного раза убить трудно, тем более что человек сопротивляется и убегает. Поэтому... били, пока человек не умирал. Важно было, чтобы все корейцы были убиты".

Как ни пыталось НКВД, расследуя это дело, обвинить во всем японский милитаризм, ничего не получилось. Никаких свидетельств того, что резню устроили по приказу сверху, не нашли. Одному из уважаемых людей в деревне пришло в голову, что необходимо убить корейцев, иначе они будут служить приближающейся Советской Армии, - этого оказалось достаточно. "Я спросил Мориситу, за что мы должны убивать корейцев. На мой вопрос он ответил, что сейчас не место и не время об этом разговаривать. На предложение принять участие в убийстве корейцев я дал согласие". Ни тебе страсти, ни ненависти, ни даже выдуманной причины, вроде мацы на крови христианских младенцев. Надо так надо. Характерно, что и сами жертвы не хотят вспоминать об этих событиях, как, скажем, армяне вспоминают о сумгаитском погроме и о 1915 годе. Я узнала о трагедии в Мидзухо не от моих корейских собеседников, а из брошюры русского учителя, заинтересовавшегося судьбой сахалинских корейцев. По его признанию, вытрясать воспоминания из соседей и приятелей было делом нелегким. Ему отвечали: "Кому это нужно?" Корейцы ищут помощи, но не сопереживания. А убитым в Мидзухо никто уже не поможет. Непривычный, бесстрастный мир.

Под русскими 

Если кому-то из японцев действительно показалось, что корейцы обрадуются Советской Армии, то он заблуждался. Им до нее дела не было, тем более что они плохо представляли себе, что сулит им приход русских. Кто посообразительней, вроде моего знакомца Ким Чу Дина, тот воспользовался общей неразберихой, чтобы сбежать из шахты. Он добрался тогда до Южно-Сахалинска, поселился в домишке, покинутом японской семьей.

На какое-то время среди корейцев ожила надежда, что вместе с отступающими японцами они вернутся на родину. Из некоторых поселков их действительно вывели и заставили пройти 180 км до порта, из которого отбывало японское судно с сахалинскими японцами. "Японцы уехали, а нас обманули, бросили в порту", - с непрощенной обидой рассказывает семидесятишестилетний участник того перехода. "Зачем же гнали?" - "Обманывали". Мой собеседник за полвека ни разу не задался вопросом, что имели в виду японские власти, заставив его проделать этот путь. "Обманули" - и дело с концом. Что было на самом деле, можно только догадываться, наверное, кто-то руководивший эвакуацией решил вывозить всех подданных Императора, а потом пришло распоряжение корейцев не брать. Как бы то ни было, их оставили на Сахалине. Когда в 45-м и в 47-м по договоренности с СССР остров организованно покидали оставшиеся японцы, возвращением корейцев никто не озаботился. Советские власти менее всех были заинтересованы в их репатриации: предстояло обживать и осваивать отвоеванный Сахалин. Дешевая рабочая сила была опять кстати - как раньше японцам.

Как жилось им в СССР? Да все так же: лагерь - не лагерь, воля - не воля. Сначала они значились иностранными гражданами. Потом, когда Япония в ходе трудных дипломатических переговоров с СССР отказалась считать корейцев своими гражданами, стали "лицами без гражданства". Сахалин, напомним, в ту пору - закрытая зона, так что к иностранцам и прочим несоветским людям внимание было особое. Например, выехать за пределы населенного пункта, где прописан, кореец не мог без разрешения милиции. Прошение о выезде подавать надо было не меньше чем за три дня. Ответить могли и через месяц. А если похороны? Или в город в больницу? Тех, кто ехал без разрешения, задерживали, штрафовали и отправляли обратно. В хрущевские времена вышло послабление - разрешили принимать советское гражданство. Или корейское, на выбор. Конечно, корейское - значило только гражданство КНДР. Некоторые аполитичные корейцы, купившись на имя "Корея", назвались гражданами КНДР, хотя ехать туда не хотели - южане не считают север Кореи своей родиной даже географически, - и, получив гражданство, потом ужасно жалели. В СССР каэндээровское гражданство не давало никаких преимуществ по сравнению с положением без гражданства - те же ограничения. Но из статуса "без гражданства" перейти в советское можно было сравнительно легко, а вот сменить одно на другое не дозволялось. СССР обязался перед КНДР корейцев "не сманивать". До сих пор есть корейские семьи, где родители - граждане КНДР, а дети - российские. Не принимали никакого гражданства только самые упорные старики, опасавшиеся, что это помешает им когда-нибудь вернуться. 

Про существование Южной Кореи СССР знать не желал, а между тем все сахалинские переселенцы - крестьяне с юга (промышленно развитый корейский Север японцы не трогали). Письма из Южной Кореи не приходили и туда не отправлялись. Вспоминать-то вслух, что у тебя там родственники, не следовало. Что их отсталая, сельская, полуграмотная страна вырвалась в число мировых экономических лидеров, что конкурирует с Японией и США, что ее называют "тигром", никто из них не знал. "Нас, партийных активистов корейской национальности, в 87-м году собрали в обкоме. И тогда, при гласности, мы впервые услышали, что, оказывается, Южная Корея - такое развитое государство. Лектор, который нам про нашу страну рассказывал, сам, кажется, удивлялся". Отыскивать родных стали тогда, в горбачевские времена. Переписываться с Южной Кореей еще было невозможно, но уже не боялись писать родственникам через Японию. В Японии активно помогали соотечественникам бывшие сахалинские корейцы, женившиеся на японках и уехавшие вместе со всеми японцами. "Письмо получил, там фотография брата была. Если бы не фотография, как бы я его узнал?" "Списалась, узнала: отец умер, а его младшая сестра жива. Летела - думала: нет, не узнаемся. Вдруг в аэропорту подходит старенькая, смотрит внимательно на меня, говорит: "Лоб наш, родовой. Ты дочь такого-то?" По лбу меня опознала! Мы так плакали".

Дождались

С началом гласности сахалинские корейцы заговорили о репатриации. В советские времена казалось, что главное препятствие на пути домой - советская политика. Но вот СССР разрешил выезд, а потом и вовсе скончался, и тогда оказалось, что ехать не на что. Многие корейцы жили в относительном достатке: непременный огород и сейчас помогает им продержаться. Однако у стариков-пенсионеров на переезд и устройство на новом месте денег не было даже близко. Но ведь не по своей воле попали они на Сахалин - значит, и возвращение им кто-то должен компенсировать. На Сахалине как грибы стали расти организации, озаботившиеся вопросом репатриации. Им помогали общественные движения в Южной Корее и даже в Японии. (В Японии одна такая организация называлась "Общество по размышлению о послевоенной ответственности Японии в Азии").

Под давлением корейских и японских лоббистов родился нынешний проект репатриации под названием "Пилот" (или, как его иногда называют на Сахалине на английский манер, "Пайлот"). Суть его такова: Япония выделила 350 млн. иен на строительство в Южной Корее дома для престарелых на восемьдесят мест и пятисотквартирного дома для репатриантов. Право на поселение в доме для престарелых получали одинокие старики, родившиеся до 1930 года и насильно депортированные или последовавшие за главой семьи на Сахалин. В дом для престарелых въезд уже прекращен: он заполнен до отказа. 

Двухкомнатные квартиры в жилом доме предназначались для семейных пар. Сначала предполагалось, что дата рождения обоих супругов тоже не должна быть позже 1930 года, но, поскольку таких не хватило даже на заселение дома престарелых, разрешили въезжать всем, кто родился до 1945-го, то есть "под японцами". Детей брать с собой нельзя - Япония не считает себя в долгу перед теми, кто родился уже в СССР, а Корея не в состоянии брать на себя заботу обо всех поколениях сахалинских корейцев. Нельзя приезжать с русской женой или вообще без жены. Каждой семейной паре раз в месяц выдается пособие - 450 долларов, из которых 100 вычитают за квартиру. На оставшиеся 350 вдвоем прожить в Корее трудно, но можно. Овдовевшему причитается половина пособия - 225 долларов. Из них все равно пришлось бы платить за квартиру 100 долларов, а на 125 долларов уже никак не просуществовать. Одинокие корейцы заключают фиктивные браки и дают подписку, что не будут пытаться воспользоваться полученным гражданством Республики Корея, чтобы перетащить к себе детей. Впрочем, проект "Пилот" составляли предусмотрительные люди: квартиры все равно не переходят в собственность переселенцев. Они сдаются им в аренду на тридцать лет или до смерти (уж за тридцать-то лет все поумирают), а потом остаются у муниципалитета Ан Сан (так называется место, где построен дом). 

Понять это трудно. Ким Чу Дин вкалывал в шахте на Великую Японию. Великая Япония за это построила ему на старости лет полквартиры. При чем здесь муниципалитет в Южной Корее? И на каком основании можно обязать человека отказаться от права на воссоединение семьи? И как быть с теми, кто все же не хочет возвращаться, а предпочитает помереть хоть на чужбине, зато со своими детьми и внуками, - выходит, перед ними у Японии никаких обязательств уже нет? Когда программа "Пилот" еще только готовилась, российский МИД сдержанно отметил: "Японская сторона... по-прежнему настаивает на исключении... даже упоминания о финансовой компенсации сахалинским корейцам. ... С нашей точки зрения, японский подход к проблеме противоречит требованиям самих корейцев и нарушает их гражданские права (право на свободу выбора места жительства и т.д.) В то же время нами не отрицается возможность переселения сахалинских корейцев в РК по "пилотному проекту" на индивидуальной основе" (из письма заместителя министра Г.Карасина губернатору Сахалинской области И. Фархутдинову от 17 декабря 1996 года). В самом деле, не может же МИД возражать, если корейцы согласны.

"Почему Россия не говорит громко о нарушении наших прав? - возмущаются активисты Сахалинской общественной организации репатриации. - Мы писали Ельцину, писали в правительство - никакого ответа". "Почему Южная Корея не требует от Японии оплатить возвращение наших стариков вместе со всей семьей? Почему Япония не ведет себя как Германия - немцы ведь платят всем жертвам фашизма?" - недоумевают и в Организации репатриации, и в Обществе по воссоединению разлученных семей, и в Областной общественной организации сахалинских корейцев. Негодуют, обижаются и простые корейцы.

Жертвы международных отношений 

Какой-то рок преследует сахалинских корейцев: они все время оказываются заложниками сложных межгосударственных отношений. Япония использовала их - и бросила. СССР подобрал, но готов был подарить "братской" Корее: в 77-м сорок сахалинских корейцев, пять семей с малыми и грудными детьми, выслали в Северную Корею. Старшие члены этих семей пытались устроить что-то вроде митинга с требованием отпустить их в Южную Корею. Их, как полагалось в ту пору, отправили в психушку, "пролечили", а потом в одночасье отправили в Пхеньян. С тех пор ни об одном из этих сорока никто не слышал. "На бойню отвезли", - дружно уверены сахалинские корейцы. В 90-м году сахалинский активист Ли Гук Дин отправит в МИД СССР и в Верховный совет СССР через депутата Евдокию Гаер запрос о судьбе этих людей. И получит ответ из КГБ: "Просим принять во внимание, что достижение реального результата... по не зависящим от нас причинам может занять продолжительное время. С учетом этого обстоятельства считали бы возможным рекомендовать Вам, т. Ли Гук Дин, со своей стороны одновременно попытаться использовать все имеющиеся возможности для розыска переданных в КНДР лиц".

США и союзники делили Корею с Россией и Китаем. Холодная война могла того гляди перерасти в горячую. Кому было вспоминать о забытых Японией на Сахалине корейцах? В момент своего становления Южная Корея так дорожила признанием Японии, что охотно подписала с ней в 1965 году "Договор об основах отношений", отказавшись от права на получение от Японии каких-либо репараций. Так что теперь Япония, невзирая на протесты сахалинских корейцев, именует свой вклад в "Пилот" не "компенсацией", а "гуманитарной помощью". У России сегодня на Востоке все так непросто складывается - куда ей еще "бестактные" вопросы о правах сахалинских корейцев?

По правде сказать, поначалу сахалинские корейцы недооценили жестокости "Пилота". Вся их жизнь прошла под знаком ожидания встречи с родиной, они так боялись не дожить, что не решились воспротивиться бесчеловечным условиям проекта. Тешили себя иллюзиями: выберемся - детей вытащим. На митинги будем ходить... После того как в начале нынешнего февраля уехали первые группы (они вылетают теперь еженедельно, по средам по сто - сто десять человек), стало ясно: ни на какие митинги никто не пойдет. Южная Корея страна, конечно, демократическая, но... Подписались - значит, будут доживать без детей. Пятьдесят семь лет назад их разлучили с семьей. И вот, выходит, новая разлука. Скончаются родители - дети даже визу не успеют оформить, чтобы на похороны прилететь. "Две недери совсем не спрю, - жена Ким Чу Дина немножко говорит по-русски, но "л", как многие ее соплеменники, не выговаривает. - Неправирьно сдерари. Хоть бы одного ребенка с внуками можно быро взять. Хоть не всех, хоть одного".

Почему все-таки едут? Не за райскими кущами - на тамошнее пособие не разгуляешься. Те же Ким Чу Дин с женой здесь живут наверняка обеспеченней, чем будут жить там. У них есть джип, неплохой домишко. Своя розовая оранжерея: он возится с цветами, жена продает их на базаре. Им хорошо помогают сыновья-предприниматели. "Надо родина умереть" - говорит Ким Чу Дин. Его жена, любящая мать и бабушка, вторит: "Хочу родная тепрая земря умирать". У шестидесятитрехлетнего Ким Ок Сека в прошлом году уехала в дом для престарелых мать. Разве они с братом не могли обеспечить ей достойную жизнь? Могли. Но его отец, скончавшийся в 1982 году, всю жизнь повторял, что они, корейцы, непременно должны умереть у себя на родине. Мать тоже боялась, что не успеет, умрет здесь. Сам Ким Ок Сек разрывается между страстным стремлением туда, в Корею (уехал шестилетним, но все равно - "родина") и нежной любовью к семье сына. Ехать ему все равно придется. Здесь, в России, осталась могила отца. Мать перед отъездом взяла с него слово, что он приедет в Корею и перевезет туда отцов прах. Тогда все они соединятся на земле, где похоронены предки. 

Странная вещь - чувство родины. Вот Ким Ок Сек считает своей родиной Корею. А его зять, ровесник, решительно отвечает на вопрос о Корее: "Другая страна. Не наша. Я там две недели пробыл - еле выдержал. Тут везде лес, а там все вырублено, застроено, пойти некуда". Старушка-кореянка, которая еле держится на ногах, но торгует на базаре всякой корейской снедью, сокрушается: не пускают ее, несчастную вдову, в тот многоквартирный дом. В дом для престарелых она не хочет, а в квартиру - только парой. Вообще несправедливо: почему японцы не могут здесь, в России, дать ей те деньги, которые потратили бы на нее, захоти она уехать? А женщина помоложе, но тоже "репатриационного" возраста, даже думать не хочет об отъезде: "У меня здесь все: внуки мои любимые, дом, огород. А там и люди не такие, не родные. Мне тут тепло, хоть тут зима морознее". Что ж тут удивляться, ведь и евреи - одни в аэропорту Бен-Гуриона взлетную полосу целовали, а другие до сих пор по снегу и морошке тоскуют. "У нас что-то вроде инстинкта: умереть там, где родился", - полушутливо заметил в разговоре с "Итогами" Пак Хе Рен, президент областной общественной организации сахалинских корейцев. Это не инстинкт, это глубоко укорененные восточные традиции: духи твоих предков покровительствуют тебе на твоей земле и твой дух будет покровительствовать твоим потомкам. Но где они, потомки? Они-то родились уже на другой земле. 

На Дальнем Востоке, на окраине мира, происходит драма небольшой общины, попавшей в жернова истории. Эта драма, подобно сотням драм, началась в годы Второй мировой. Кажется, ей нет конца. Или точку поставит естественный уход из жизни старшего поколения.

Источник: Итоги, 29 августа 2000 года

Home
Up


TopList

be number one

 

 

Copyright ©ASIAINFO,2000 

<EDITION>

<WEBMASTER>

Датасоздания 31марта2000г.

spm111@yandex.ru

spm111@yandex.ru